-- Макс, прогуляемся-ка в Вильямсбург.
-- Лапша, от тебя всю жизнь будет нести улицей.
-- А мне нравится уличная вонь. Она прочищает лёгкие, и у меня от неё стоит.
Иногда ДиЧилло с Джармушем смотрят "Прирождённых убийц": милосердие смягчает сердца, как известно. Чуть реже они слушают стоуновский же "The Doors": алкоголически-истерический пафос фильма обостряет ум почище производных дерева коки.
-- А как бы ты снял фильм про Моррисона? - Спросил однажды Джармуш.
-- Как? Легко! Представь себе заседание общества Анонимных ракинрольщиков. Сука в белом колпаке, этакая сестра Рэтчед из "Кукушкиного гнезда", крупный план её мелких морщинок и пустых глаз. Три человека сидят на стульях (так, камера ручная, едет кругом), один чувак встаёт: "Здравствуйте. Меня зовут Джими Хендрикс. Я ракинрольщик и кокаинист". (Крики "Молодец, Джими, браво!") "Здравствуйте, - говорит другой. - Я Леонард Коэн. Я заменил героин барбитуратами, отчего у меня вечная депрессиия.А ещё я канадец". (Крики "Канадец, ты супер, тормози дальше!") "Я Джим Моррисон, - представляется третий. - Я бросил наркотики и стал просто алкоголиком. (Крики: "Предатель! Какой ты на хрен ракинрольщик!"; В Моррисона летят тухлые помидоры и пустые бутылки.
Сестра Рэтчед зовёт санитаров, и те избивают музыкантов. Затемнение. When the music's over turn out the lights).
-- Круто, - сказал тогда Джармуш. - Почти так же круто, как в твоей "Жизни в забвении", когда все опились прокисшего молока и засели в туалетах, мешая писАть белый шум. Тебе светит "Оскар" в номинации "лучший художественный фильм".
-- Не светит. Фильм будет документальным.
-- Да, шестидесятые... Make love...
-- Нет. Не любовь. Сострадание.
Староверов готов подтвердить, что фильм действительно документальный и совсем не про любовь - начиная с первых кадров, когда загримированный под Моррисона Джонни Депп (борода, брюшко) безуспешно ловит на хайвее машину, и эта ироничная параллель с началом стоуновского фильма про The Doors станет лёгким абсурдом через пару минут, когда Депп-Моррисон уже за рулём услышит по радио весть о собственной смерти. (ДиЧилло, правда, уверяет, что использовал короткометражку "HWY: an American pastoral", в которой играл сам Джим). Далее параллели с картиной Стоуна будут ненавязчивы и нечасты, и даже не потому, что между художественным и документальным повествованием лежит маленькая пропасть. Просто Стоун снял фильм про любовь к своему Джиму - наркоману и алкашу с девиантными формами поведения, а ДиЧилло перенёс на экран своё понимание холодного мира, в котором каждая тварь не может найти свою пару. Холодный мир - это ни в коем случае не оценка, а трезвая констатация факта.
Монтаж, как водится у ДиЧилло, небрежно-безупречен, приёмом сравнимый с иллюстрациями Пикассо к овидиевским "Метаморфозам", когда реалистичная фигура быка, пройдя через стадии кубизма и каких-то абстрактных металлоконструкций, превращается в подпись самого Пикассо. Так и ДиЧилло: монтируя джоннидепповские цифровые кадры с хроникой шестидесятых - фактурной, живой, аналоговой, крупнозернистой, как наждачная бумага, режиссёр расписывается в полном своём мастерстве: мол, I am the Lizard King, I can do anything.
Содержательная часть фильма, пожалуй ничего нового нам не скажет. Нарезка документальных кадров, очень плохого качества концертные записи, неожиданные приятные мелочи вроде той, когда Моррисон утыкается носом Дженис Джоплин между ног, а та радостно разбивает бутылку о его голову. Love, not war. И закадровый голос Деппа, который играет интонацию Моррисона с самой элегантной степенью дистанцирования, какая только возможна, чтобы не потерять объект и материал игры. Фудзи, но на гравюре, и неизвестно, что лучше.
Вообще "When You're Strange" Староверов смело отнесёт к категории must have. ДиЧилло сумел уйти от хипповской этики на какой-то неведомый уровень, став чем-то вроде абуми-гути от кинематографа - пушистым японским демоном, который начинает своё существование в виде петли, куда крепится стремя всадника. Когда всадник погибает (а он всегда погибает), возникает абуми-гути: старое стремя становится ртом, седельные верёвки превращаются в руки. Абуми-гути бесконечно ожидает своего господина - одинокий, лишённый лишней любви и преисполненный сострадания к человеку, который никогда не вернётся.
Это только в исламских апокрифах святой Иса проповедует примат любви, однако единственное, что отличает человека от примата - это сострадание, и только о нём снимаются фильмы. Остальные плёнки растворяются в уксусной кислоте.
Комментариев нет:
Отправить комментарий