Станиславский
на театре это всё равно, что Путин на России: наше Всё.
Как
звали Станиславского, никто уже и не помнит. Старики-альцгеймеры говорят, что
Станислав. Красиво. Станислав Станиславский. Станиславович. А с ним было два
друга - Немирович и Данченко, а звали их Наум и Данила.
Пили, значит, три друга в кабаке "Пуале-Рояль де Москю", что в
Камергерском. Самогонку хлестали, огурцами тёплыми закусывали. Станиславский
был воооооот с такой бородой, потому хмель к нему и не подступал. Немирович был кудрявый брунет, потому и бабы
к нему липли. Данченко был лысый, потому и кривой на правый глаз.
Вот
Станислав Станиславович первача прихлопнул, огурец съел ртом своей головы и
сказал такую речь:
--
Господа мужики, театру на России не бывать, коли мы не проведём продуктивные
реформы.
--
Твоя правда, - прослезился Наум Немирович, - давеча был на
"Бесприданнице" в Малом, ни одной голой бабы на сцене, срам-то какой.
--
А Чайковский-то что удумал, написал оперу "Евгений Онегин", где все
арии на мужские голоса - два тенора, баритон и бас. И петь одни мужики будут, -
пожаловался лысый Данченко.
Взревел
тут Станиславский и требует телефон:
--
Але, барышня, дайте-ка мне. Эй, барышня, где вы? В обморок упали? Дайте другую
барышню.
--
Эк ты её, - обрадовался Немирович, - слова не сказал, паузу сделал, а та и
поверила.
--
Вот! - Поднял палец Станислав Станиславович. - Вот такой театр нам нужен -
чтобы на паузах, на недосказаниях, на интонации - тут публика и поверит.