Beetles: the soft parade

The soft parade of the beetles
The fall Abbey road
The vagone is near

[Matsuo Bashō (?)]

Членов дивное устройство

“Это была моя Ло”, произнесла она, “а вот мои лилии”.

“Да”, сказал я, “да. Они дивные, дивные, дивные”.

(Lolita by Vladimir Nabokov)

Никто не скажет (и я тоже), при чём тут Набоков – дивный стилист и невозможный сноб, искусственный нарост на русской словесности – совершенный, гладкий, скользкий. В музыке (да и то отчасти) такими же отполированными были разве что Dire Straits – голая техника без сучка без задоринки, а если нет сучков, то зацепиться не за что, потому и не цепляет. Даже Лермонтов с его блестящим галльским синтаксисом позволял себе шершавости: рефлексия Печорина попахивает жареным, этическая пошлость сливается с эстетической: 

45

Юноша росту был малого, телосложения субтильного, мировоззрения мрачного, волоса у него на голове русые, а годов ему было сорок пять (из доноса Епархиальной комиссии по противодействию ракинролу)

* * * * *

7 октября непременно хочется поздравить кого-нибудь с днём рождения, но странность этого дня заключается в почти классицистической по сути драматургической развилкой, которую старик Кант назвал бы категорическим апперитивом (хотя за терминологическую точность я не ручаюсь, как обычно).

Номер раз. Как гражданин страны, у которой есть президент… впрочем, о Путине как о покойнике, либо хорошо, либо ничего. Ну, ничего так ничего.

Номер два. В музыке, как известно, я признаю только блюз да джаз, плюс что-нибудь животное и плотское – регги и даже фанк. Что в моём дон-жуанском списке делает Radiohead, объяснить не решусь.

Кто такой Янис?

1. Россия таки удивительная страна, да. Мы боимся смерти, но главный праздник в одной из наших конфессий всё же не рождество, а пасха, торжество воскрешения и опосредованно торжество смерти. Если бы не страх и слабость, Россия была бы Япония под сине-белым покровом девы Марии aka Аматэрасу омиками, но насрать на смерть не случилось. Вообще интересно, что в СССР культ личности Пушкина начался в 1937, когда пролетарии радостно праздновали столетие со дня гибели поэта. Тогда же начался Большой Террор, но не Пушкина же в этом винить – поэт умер, мы рады.