Году в 1914, когда началась Великая бойня (по несчастию ставшая первым актом Второй мировой), Виктор Шкловский, перечитывая вновь актуальный роман “Война и мир”, страшно удивился. На этом можно было и закончить, но я продолжу. Борисыч смотрел описание оперы у Толстого и вдруг закричал: “Глаша, твою мать! Принеси мне водки!”. Глаша (которую я не знаю и которой вообще не было), натурально, в запотевшем графинчике водку принесла, дала ущипнуть себя за попку и лизнуть в грудь. Шкловский напился в зюзю, и у него случилось обычное в таком смутном состоянии отключение памяти – он не узнавал ни Глаши, ни Толстого, ни оперы, ни войны, ни мира, всё было новым и холодным. Называлось это “остраннение”.
