П.Я.

Фамилия у Ольги была смешная и, пожалуй, слишком крепкая для барышни, не обременявшей себя умственной деятельностью. Однако опасаясь, как бы меня не заподозрили в скрытой рекламе басурманского зелья, скажу только, что фамилия была, предположим, Самогонова, или, что более отвечает форме слова, Самогонкина.

– В Ленинграде пять тысяч жителей, я и не думала, что так много.

– Пять миллионов, – поправлял я, – Ленинград – город маленький.

– Ой, ты тоже смотрел “Осенний марафон”? Правда, смешной фильм?

Я что-то промычал, не ответить было бы невежливо, а вежливо ответить было невозможно. Уже в десять лет я догадывался, что вот ничего забавного нет в горестной жизни плута.

– А давай позвоним в домофон и убежим. Или скажем, что дед Мороз пришёл, и всё равно убежим.

Когда мы с Ольгой радостно летели от парадной двери, с балкона третьего этажа нас окликнули “эй, Снегурка!”, и мы остановились и победно посмотрели в ту сторону, где голос (всё прекрасно, мы всех сделали, на дворе лето восемьдесят первого года, впереди вся жи…) “…жиииик”, – просвистела между нами бутылка из-под портвейна и разбилась позади.

– Сука, – как мне показалось, страшно выругалась Ольга. – Он мог убить нас.

– В следующий раз точно убью, – пообещал пьяный голос с балкона.

– Хорошо, что осколками не задело, – с умным видом заявил я.

– Ты тупой, что ли? – Вдруг разозлилась Самогонкина Оля. – Про осколки всё может знать только П.Я., и больше никто.

П.Я. родилась в 1913 году, дореволюционная была барышня. Менее чем через год Ники Романов, несмотря на мольбы кузена Вильгельма, объявит Германии войну и отправит Российскую империю прямиком в жопу, за что Ники через некоторое время объявят святым. “Осколочное мышление”, мог бы заявить по такому поводу муж П.Я., но о Николае II он молчал – как раз по той простой причине, что в 36 году был вызван по незначительному вопросу в Большой Дом. Упаси бог, это был не арест и не дача показаний, а необходимость подписать какую-то бумажку, но мужа П.Я. больше не видела, хотя пыталась навести справки, но ей намекнули, что не стОит. С тех пор что-то разбилось в жизни П.Я, реальность раздробилась на острые осколки, которые резали сознание, и это было терпимо, потому что мозг не чувствует боли. Муж был прибалтийский немец, и от него осталась дочь – белая, толстая, любимая, не дожившая даже до восьми лет.

Одиннадцатая сказка для ведьмы

…и вот что странно: во сне они все всегда живы, физиология прёт изо всех щелей, но у каждого случается то, чего никогда не было до смерти. Николай Васильевич оказывается страшный блядун с повадками майского жука: затащит в кусты, трахнет, улетит, роняя капли с блестящего брюшка. Кролик E-boon служит профессором в православном университете, преподаёт физику: вот, молодые люди, как всё хитро устроено на самом деле – Земля плавает на трёх черепахах женского пола, а про китов придумал Лев Толстой. Лиса Чикатило пахнет слюнявым волком-самцом, о чём кошка догадывалась, а кролик не успел, впрочем, все студентки физического факультета ходили под конец семестра на сносях и каждая претендовала на вакантное место молодой профессорской жены, не зная, что максимум, что ей светит – это статус кроличьей весёлой вдовы. В эту красивую схему не вписывался только енот – по той причине, что он никогда не снился, ему сложно было появляться в двух местах одновременно. Кажется, однажды онвсё же мелькнул на границе сна, поманил за собой, засмеялся как-то нехорошо и приказал звонить будильнику.

В ночь на 14 сентября кошке привиделась Алёна Ивановна.

Староверов против порно

(“Греческая смоковница”. Та самая. Или не та, я не помню)

Года два назад редактор одного глянцевого мужского журнала попросил меня начеркать пару сотен знаков про эротику, что я и сделал в самых приличных и холодных выражениях. Публикация не случилась (отчасти потому, что текст был написан правым пальцем левой ноги), но я человек экономный и не люблю впустую насиловать клавиатуру. Запоздавшая премьера не самого лучшего поста, который я посвящаю, конечно, скромным депутатшам Госдумы и милым депутатам питерского Заксобрания.

* * * * * * * * *

В январе 1901 года в Лондоне на каждом углу шептали: “Королева Британии тяжко больна, дни и ночи её сочтены”. Великая Виктория (при которой империя росла и размножалась разве что почкованием, в темноте и под одеялом) честно сказать, затрахала мозги своих подданных, и те ждали прихода весёлого Эдварда VII с его страстью к охоте, бегам и легкомысленным барышням. Именно с барышень и начался XX век, а развитие фотографии зафиксировало рождение нового времени: господа, смотрите, экая проказница, устроила свальный грех, а каковы формы, а каковы волосы в срамных местах, надо же, нигде не подбрила, вот оно, здоровье в чистом виде, слава нашему королю.

Софт-порно стало символом свободы и равенства, даже суфражистки посчитали, что секс в чистом виде – это освобождение от векового мужского рабства; вот любовь – да, она фиксирует подчинение тупым самцам, а порно – это круто, это мой выбор, моя власть над членами этих безволосых обезьян, придающая жизни упругость и твёрдость – эх, много-много раз. Впрочем, много раз получалось не слишком часто, но синематограф позволял делать несколько дублей.

Порнографическое счастье длилось недолго и нас оно не захватило.