У каждой женщины, молодой или старой, есть одна очень маленькая, но важная штучка; у каждой семьи, счастливой либо несчастной, всегда есть страшная тайна, которая на поверку оказывается достойной разве что мыльного сериала: вот у прабабушки по маминой линии был, оказывается, первый муж, который заболел однажды потешной болезнью и исчез с горизонта, расчистив место для второго мужа — тот ничего, был здоров.
В огороде бузина, а у меня ментом был киевский дядька.
* * * * * * *
В мае 1985 бабушка Анна решила, что пора бы съездить в столицу Украинской ССР полюбоваться (первое) на цветущие каштаны, также (и это второе) — поглядеть на Василия Николаевича (или не Василия, но сути дела это не меняет).
— Василия я не видела, — сказала бабушка, — четверть века, тогда ещё Герман Титов в космос полетел. Не спрашивай, кто такой Василий.
— Кто такой Василий? — спросил я.
— Видишь ли, — очень смутилась бабушка, — твой дед после немецкого лагеря не сразу вернулся домой. Наши власти подозревали тёмное шпионское дело, но обошлось. Василий тогда поступил по закону, то есть не стал ворошить прошлое.
— Кто такой Василий?
— Он помог деду. У них были сложные отношения, затем не было никаких, я не знаю всех подробностей, но главное, новый 1947 год дед встречал со мной, а не в Республике Коми. Остальное, это правда, неважно.
— Кто? Такой? Василий?
— Обережно, двері зачиняються. Наступна станція Хрещатик, — сказали в вагоне метро.
— Надо же, раньше говорили по-русски, — удивилась бабушка. — Нам ехать до Комсомольской, а затем трамваем до улицы Петра Запорожца. Запомни, Василий с детства был туповат, всегда с ним соглашайся, это безопаснее. Пенсионер-то он пенсионер, но бывших чеки… то есть бывших милиционеров не бывает.
— Бывших кого?
— Бывших выделений из внутренних органов.
— Ха-ха.
— Я тебе этого не говорила. Я тебе вообще ничего не говорила. И называй его дедушкой, никак иначе.
— Аааанечка, — пропел на пороге квартиры толстый человек с необычайно белой и какой-то мучнистой кожей. — Клава, дорогая, смотри, кто к нам приехал!
— Здравствуй, Вася, — несколько натянуто ответили бабушка. — Я привезла показать тебе внука. Твоего двоюродного внука.
— Здравствуйте, дедушка, — я ответил, как учили.
— Стаааааасик, какой ты большой, я тебе не дедушка, а дядя.
— Здравствуйте, дядя Вася.
— Ну, будем же на «ты». Сколько тебе лет? Четырнадцать?!. Женилка, поди, выросла? Значится, выпьем на бутер… этот… шахт. Аня, я тебе ответственно заявляю, что такому здоровому парню от домашнего самогона ничего плохого не будет. Клава, накрывай на стол! А в семь часов вы пойдёте в наш самый главный театр — ТЮЗ. Какой, спрашиваешь, спектакль? Да «Молодая гвардия». По Шолохову.
— Ну как вам Островский? — Спросил вечером дядя.
— Островский — это «Гроза», — несколько раздражённо ответила бабушка.
— Это гроза, — согласился Василий. — Такая гроза, что никому мало не показалось.
— А ещё мы гуляли по городу. Вася, каштаны существуют, и они на самом деле цветут.
— Каштанами любовались, значит? Японцы тоже любовались в своей Хиросиме. От слова «хер», — и дядя довольно захохотал. — Значит так, комсомольцы. Завтра вы поедете к Светке, устроите исправительные работы этой проститутке. Аня, не смотри на меня страшными глазами, Стасик ещё не знает слова «проститутка».
Клавина дочь проститутка Светка одна воспитывала семилетнего сына, у неё дома раздвижные двери и огромная смятая кровать на уровне пола. Собственно проституткой Светка не была, она долго и безуспешно устраивала личную жизнь. Результат поисков мужа был более чем туманным, но Светке, безусловно, нравился сам процесс.
— Господа, поедемте купаться на Днепр. Нет, на канал. Вообще-то там охранная зона, но если очень хочется, то можно.
— Господа все в Париже, — неудачно пошутила бабушка.
— Ближайшие господа в Ужгороде. Или Латвии, — заметила Светка. Бабушка смутилась.
Купаться на запретном канале было весело, выходить из воды не хотелось, и Светка изображала малороссийскую спасательницу на водах в своём мини-купальнике, но перестаралась, и поняла, что перестаралась, долго ждала меня на берегу, пока я неуклюже полоскал под водой плавки. Моя почти первая женщина, старая старуха тридцати трёх лет.
Уже в последний киевский день дядя Вася спросил, перевоспитали ли мы Светку.
— Она хорошо водит машину, — уклончиво ответила бабушка.
— И не только машину, — заметил я.
— Ну что, завтра в Свердловск, ваше большое село в тайге? — пошутил дядя Вася.
— Мне больше некуда возвращаться.
— Ты могла вернуться гораздо раньше, и домой, если бы не ждала неизвестно кого неизвестно зачем.
— Я ждала мужа, от которого родила двух дочерей. Я и Стасика привезла только затем, чтобы ты понял, что у тебя ничего не получилось.
— Нет у меня детей, я все силы отдал работе, — дядя Вася разбавил фальшивые слова настоящими пьяными слезами.
— Такие, как ты, не размножаются.
— А ему повезло, он не дожил до новой встречи со мной.
— Ему повезло, — согласилась бабушка.
— Он сбежал от меня и отсиживался в своём Свердловске. Там нельзя жить. Там людей нет. Есть какие-то злые, скуластые, скорченные.
— А ты сбежал в Киев, и у тебя водянка.
— Ты не знаешь, что тут было, ты ничего не знаешь. Бендеровцы за каждым углом, не знаешь, от кого пулю схлопочешь.
— И сейчас бендеровцы?
— А сейчас ещё больше. Только ослабишь вожжи — и рванёт.
— Тоже мне извозчик. Биндюжник.
— Я не бандюжник, — дядя Вася зарыдал в голос и упал мордой в стол.
— Ты извини нас за этот дурацкий индийский фильм, другого с Василием у нас не получилось, — сказала бабушка уже в такси по дороге в Борисполь. — Вася по большому счёту — толстый обиженный ребёнок. У него всё просто… точнее, всё сложно. Он чужой везде и ведёт вечную борьбу со своим прошлым: кто кого первым съест. А Киев в сущности очень мягкий, тёплый, в нём нельзя с холодом. В этом городе можно только жить и совсем не надо умирать.
— А ещё в Киеве нужно любить, — добавил я, вспомнив Светку, и понял, что глагол «любить» нужно заменить на русский матерный. А что? Мне четырнадцать лет и мне простительны пошлые формулировки.
Комментариев нет:
Отправить комментарий