Семидесятилетие Джима Моррисона само по себе изрядный оксюморон. Льва Толстого в этом возрасте мы хорошо себе представим: граф с мужицкой бородой косит себе траву, кушает рисовые котлетки, не противляется злу насилием, и Ленин смотрит в него, как в зеркало русской революции. Пушкину семь десятков случилось бы в 1869, и вот Александр Сергеевич уже этакий подвыпивший смугло-сухощавый старец, которому Евгений Базаров заявляет: «Ты, брат Пушкин, гроша ломаного не стоишь. Ну, что это за стихи — «Природа навевает молчанье сна», право, стыдно. Говоришь, никогда ты такого не писал? Ну, мог бы написать. А если мог, то чего не написал, сукин сын?»
Лермонтов в 70 лет — сложная картина. Убивший по молодости Николая Мартынова за безделицу и отсидевший положенный срок в застенках кровавого царского режима, Михаил Юрьевич возвращается в Москву весь в наколках «убей мента», на левой груди — профиль Сталина, а крепостного-то права и нет, как нет давно волос на голове, нет прописки, да и бабы как не давали, так и не дают. А ведь дети в школе изучают, братья-писатели за лупой препарируют «Героя нашего времени»: в чём же причина, где помещается волшебство прозы, лучше которой не было и нет в русской литературе. Лишь Фёдор Михайлович смотрит на Лермонтова как на равного: во-первых, брат-зек, а, во-вторых, сам Достоевский скончался в неполные шестьдесят.
Семидесятилетний сегодня Моррисон умер всё же в 27 то ли от овердозы, то ли от ураганного отёка лёгких, то ли от всего сразу. Mr. Mojo Risin’ не прожигает остатки жизни на греческих островах, меряясь животами с Элвисом и особо напиваясь 8 декабря. Mr. Mojo Risin’ умер в 1971 году, его кости гниют на кладбище Пер-Лашез, из чего можно сделать полтора вывода: теория Live Fast Die Young не идеальна, а музыка The Doors — навсегда.
Комментариев нет:
Отправить комментарий